Финал Мировой серии Vertical Extreme обязательно вернется на эту гору. Только не в нынешнем октябре, в следующем. Итальянским языком написано, для особо непонятливых продублировано по-английски. Но я всё равно лезу по гребню на Мугеру. Я ведь не участник Мировой серии. Мне бы здесь кое-что очень важное найти. То, что важнее любой медали.
Проскакивая вприпрыжку по краю пропасти, ты не успеваешь разобраться, страшно тебе или нет. He то чтобы все ребята-скайраннеры были такие отчаянные — просто некогда бояться. Если появился страх- значит, ты уже не в гонке, а где-то рядом с ней. Для них гребень Мугеры — это трасса. Технически сложная, тяжелая до надрыва сухожилий и взрыва лёгочных альвеол. Тысячи камней, готовых лететь, кувыркаясь и набирая скорость, до самого озера далеко внизу — и горе мирно бредущему по тропе, который этого не ждет. Или вот ещё — бывшие камни, за многие века стертые в крупный песок, на котором каждый шаг наверх -это полшага вниз. Корни, отпoлированные сотнями ладоней тех, кто им доверил свою жизнь и не ошибся, и удобные манящие каменные зацепки, к которым даже прикасаться не смей — останутся у тебя в руке, как плитка с полки в магазине стройматериалов- так вместе с ними и пойдешь вниз, камням только того и надо, но ты-то другой судьбы ищешь в этих горах! Всё это — и бесконечно далёкий финиш, больше не существует ничего. Дурманяще прекрасные виды почти неуместны. Они отвлекают, снижают эффективность, нервируют, злят. Только на самой вершине, водворив уже почти отлетевшую душу обратно в тело, постепенно обретая способность видеть не только десять метров тропы перед собой, но и большой мир вокруг, ты замираешь и говоришь себе: «Да!..»
Мне сейчас нужно другое. Мои шаги сливаются в тонкую цепочку из множества мелких звеньев — она гибкая, её можно уложить на склон любой замысловатой линией, стороной обтекая те препоны, что не пришлись no душе и мягко обвивая те, с которыми захотелось поиграть. Я не вскидываю колени, будто геральдический конь, не скачу перепуганным горным козликом между обломками упавшей скалы. Сегодня стану ручьём, но таким, который, вопреки всем природным законам, течет снизу вверх. Тело набирает усталость постепенно, дыхание лёгкое, воздуха хватит на целую вечность. Иногда приостанавливаюсь, чтобы сделать пару снимков, и удивляюсь, как быстро уходят вниз площадки и изгибы тропы, которые заприметил раньше. Это странно, потому что никуда ведь не тороплюсь — я здесь чтобы почувствовать эту гору, чтобы соединиться с пространством, охватить его целиком, от Ривы до Сермионе, от Монте Бальдо на том берегу до Чимы Пари в столпотворении вершин на этом. И пока это оказывается куда труднее, чем бойко преодолеть несколько сотен вертикальных метров в час. Долгие месяцы мир был величиной с жирную чёрную точку, а когда начал расправляться, обретать свои привычные совершенные очертания, вдруг оказалось, что между ним и мной — непробиваемое стекло. Я вижу мир, датчики собирают информацию, отдают мозгу на анализ — а ощущения парализованы. Зеркало Гарды, дымка над Мальчезине, лимонные сады и паруса — всё это будто нарисовано на огромном холсте не для меня, не имеет ко мне, проходящему мимо, никакого отношения. Душа впала в забытье и не узнаёт своих. Радость высосана тьмой, остались только какие-то капли на самом доннышке. Я ищу то, что ударит как молния, как разряд дефибриллятора — и разобьет этот непреодолимый прозрачный барьер. Ищу – и не нахожу…
С вершины по западному склону, через лес и неглубокое ущелье, оказывается, уходит простенькая возвратная тропа — крутая, но начисто лишённая драматизма. Я ринусь по ней бегом, перелетая препятствия на палках, разумеется, растревожу любимую боковую связку колена; чтобы её сберечь, полтора километра в самом низу, по каменной дороге Первой мировой с уклоном процентов под сорок, придется спускаться задом, радуясь тому, что получается почти так же ловко, как и лицом вперёд, только немного медленнее…
Но это будет потом. А сейчас я стою на самом верху и смотрю на скалы, которые вырастают из густого леса на той стороне ущелья. По ним, медленно остывая, стекает расплавленное золото вечернего солнца. Среди необъяснимо свежей, какой-то совсем майской зелени, вспыхивают пламенем именинной свечки первые желтые и красные кроны. Я ложусь на камень у края плоской вершины, чтобы разглядеть макушки деревьев вблизи. Надо же — оказывается, они все разные, нет даже двух одинаковых рядом! Да pазве так бывает? А может, здесь везде так, просто прежде не замечал? Цвета, очертания, фактуры – бесконечное множество вариантов и сочетаний способно свести с ума – но я почему-то чувствую, что для моего усталого, израненного разума как раз это и есть спасение. Моё дыхание смешивается с дыханием вечернего леса, и в этом влажном, наполненном миллионами тонких ароматов воздухе растворена сама жизнь, во всей её непобедимости и бесконечности. Птицы, приветствуя заветный предзакатный час, вдруг подают голос там и сям – им здесь живется так, что незачем смолкать, а в октябре и вовсе уже пора звать следующую весну. Я выбираю голос, под который проще подстроиться и пытаюсь -довольно неумело – насвистеть что-то подобное. Песня прерывается – и вдруг прямо на соседнюю ветку вспархивает её исполнитель. Знаю его, pettirosso называется, а когда от жары улетает на север, там зовётся зарянкой. Оранжевогpудый птах, наклонив голову, выжидательно глядит на меня любопытной бусинкой глаза. Всё ещё молчит, но взгляд у него говорящий.
«Эй, раз свистишь по-нашему – так давай тогда, полетели!»
Сейчас, только рюкзак надену, палки схвачу — и полетим!
Кажется, я нашел то, что искал.
Октябрь 2020
Место https://goo.gl/maps/D8HeBEFRENE3i3zB8
